Читать книгу "В тени сгоревшего кипариса  - Николай Инодин"

– Гриша, темный двухэтажный дом, крыша не рыжая, а серая, видишь?

– Вижу, товарищ командир, – в наушниках голос мехвода узнать трудно – ларингофон снимает колебания с горла говорящего, звук получается неестественный. Зато посторонние шумы не передаются.

– На него держи.

– Понял!

Мир в прицеле слегка поворачивается – Белоконь выполнил команду. Ротный приоткрыл люк, чтобы убедиться – танки роты поправили курс, равняясь по командирской машине.

Вокруг итальянских окопов поднимается в воздух выброшенная взрывами земля – греческая артиллерия начала артподготовку. Бьют калибры от семидесяти пяти и выше, стволов сто. Серьезно, но разрывы все равно не сливаются в одну сплошную стену – слишком широк фронт наступления, не хватает плотности для сплошного огневого вала. Но и то, что есть – очень неплохо. А еще танки. Надо надеяться, здешние фашисты не крепче павлинов из «Черного пламени» или «Черных перьев», должны побежать – не марокканцы, те могли кинуться на танк врукопашную.

Если греческая разведка не ошибается, в Корче попали в окружение тысяч пятнадцать–двадцать фашистов: пехотная дивизия и всякая мелочь вдобавок – фашистская милиция, тыловики, албанские добровольцы. Греки подтянули к городу четыре дивизии и несколько дивизионов артиллерии. Каюк фашистам.

Танки пересекают линию греческих окопов и сбрасывают скорость до пяти километров в час, чтобы не загнать пехоту по пути к вражеским позициям. Греческие пушки умолкают, подают голос итальянские, но совсем несерьезно – бьют редко, с большим разбросом, не больше десяти батарей – этого слишком мало, чтобы сорвать атаку. Когда до позиций противника остается чуть меньше километра, открывают огонь итальянские стрелки и пулеметчики. Со страху – на такой дистанции попасть в бегущего пехотинца можно только случайно, но фашисты лупят издалека, в белый свет, за что им отдельное спасибо.

– Короткая! – орет наводчик, примерно поймавший в прицел очередное пулеметное гнездо. Механик, выжав педаль главного фрикциона, жмет на тормоз и рывком вытягивает на себя оба рычага. Танк замирает на месте; наводчик, выждав, когда машина перестанет раскачиваться, уточняет наводку и давит на педаль спуска. Звонко бахает орудие, снаряд улетает к цели, а механик-водитель, не дожидаясь результата, сразу после выстрела бросает машину вперед – догоняет ушедшую вперед линию.

Очередной итальянский снаряд взрывается среди машин роты, осколки гремят по броне, один из Т-26 третьего взвода резко разворачивается и замирает.

Раньше, чем ротный и взводный успевают отреагировать, командир танка докладывает главное, в наушниках сквозь треск помех слышится:

– Все целы, гусенице …ц!

Поврежденный танк доворачивает башню и продолжает стрелять.

Метров с двухсот танки начинают стрелять из пулеметов по брустверам, заставляя солдат врага прятать головы, мешая целиться и метать гранаты. Со скрежетом складывается под гусеницами проволочное заграждение. У части врагов нервы сдают, в прицелах появляются спины убегающих фашистов. От пули не убежать, будь ты хоть дважды чемпион берлинской олимпиады – пулеметные очереди укладывают трусов на стылую землю кучками неопрятной ткани.

Отслеживая пулеметные точки и позиции минометов, Михаил перестал контролировать греков – идут за танками или нет, и перед самыми позициями противника вдруг спохватился – если их отсекли, сейчас начнется рукопашная танков с пехотой, в которой сила вовсе не на стороне боевых машин.

Зря беспокоился, одетые в смешные шинели и странные ботинки греки, сжимая винтовки с примкнутыми штыками, бегом обогнали танки и бросились на врага.

Один из механиков второго взвода увидел готовый к стрельбе во фланг атакующей пехоте пулемет, резко бросил танк в сторону, но ошибся, пустив расчет станкача под левую гусеницу. Правая до середины траков зависла над краем траншеи, грунт поплыл и «двадцать шестой» медленно завалился на бок – своими силами ему уже не выбраться.

Вторая линия окопов пустеет раньше, чем наступающие приближаются на дальность эффективного поражения – в умении соображать наследникам славы легионов Цезаря не откажешь. То, что без винтовок и пулеметов драпать намного легче, смекнуло большинство убегающих. Такую бесполезную тяжесть, как миномет, тем более никто с собой тащить не стал.

Сложенные из дикого камня дома и сараи уже рядом, в прицел можно рассмотреть швы в кладке стен. В тот момент, когда атакующие цепи пехоты следом за танками подходят ко второй линии итальянских окопов, начинается интенсивный артобстрел – он много плотнее того, что был раньше. Больше похоже на артподготовку греков.

Похоже? Черта с два, это она и есть! Не ожидавшие такого темпа наступления командиры не перенесли время артналета, и наследники Ареса ударили по собственным войскам.

Пехота прыгает в воронки и брошенные хозяевами окопы, а танки по команде уходят из-под огня рывком вперед. Удар, звон, изрядная вмятина в нише башни, – в танк Фунтикова угодил крупный осколок. Чтобы записать доклад командира роты комбату, писарю пришлось заменить большую часть слов синонимами. В воздух взлетает сразу несколько красных ракет, и через несколько десятков бесконечных секунд обстрел прекращается. Между лежащими на земле телами мечутся санитары – чья-то оплошность убила больше бойцов, чем вражеский огонь. Фунтиков не повел роту в город без сопровождения – танки задним ходом отошли за линию окопов. Итальянцы получили долгожданную передышку.

Лейтенант Клитин за развертыванием в боевой порядок наблюдает, до пояса высунувшись из башенного люка. Первый бой в жизни – ему страшно. Вот только что страшнее – вести шеренгу легких танков навстречу огню неизвестно где расположенных и поэтому еще более опасных пушек, или показать страх подчиненным? Конечно, второе, вот и стоит лейтенант в люке, до боли в пальцах сжимает броневую крышку – демонстрирует храбрость. Еще и танки взвода управления батальона выстроились на левом фланге – майор Барышев решил лично присмотреть за третьей ротой. Решение комбата – единственно верное, в отличие от ротного-три, Фунтиков и Котовский бойцы опытные. Клитин его понимает, но легче от этого не становится.

Лейтенанту кажется: он кожей чует направленные на него стволы винтовок и пулеметов, до щекотки по позвоночнику ощущает, как сводят на его танке прицельные марки итальянские артиллеристы, но только сильнее выпрямляет спину. Мышцы лица свело, поэтому команды лейтенанта короче и отрывистей, чем обычно.

В сотне метров за танками выстраиваются три самоходки, за каждой в затылок – транспортер со снарядами. По плану самоходки повзводно поддерживают вторую и третью роты, Фунтиков должен обойтись трехдюймовками средних танков. Козлоногов, раздолбай и бездельник, машет Клитину рукой и опускается на место. Лейтенант представляет, каково самоходчикам в их открытых сверху рубках, ему становится стыдно своей трусости.

Из-за переживаний Клитин долю секунды не понимает, что означают взлетевшие вдоль фронта сигнальные ракеты, потом для верности прижимает ларингофоны пальцами к горлу и хриплым, чужим голосом каркает: